эмоции...

Набухшие сосульки на крышах старых купеческих особняков вокруг современной Таганской площади казалось, предупреждали ее : «Не ходи туда! Развернись и уезжай туда, откуда ты приехала». Отдыхающие от бесконечной уборки снега таджикские рабочие, обнимая лопаты, общались между собой на птичьем языке и провожали ее безразличным взглядом.

Таких как она: расстроенных, собранных, нервно покусывающих губы женщин по этой улице ежедневно походило сотнями. Женщины разного возраста, с разным достатком и диаметрально-противоположными судьбами, но с одинаковыми проблемами день за днем прокладывали один и тот же маршрут. Они шли с надеждой туда, где как им казалось, им хотят помочь.

Старый двухэтажный особняк с незаметной вывеской распахнул перед ней тяжелые деревянные двери с массивными медными ручками.  Какой-то особый запах, дух этого места сразу же окружил ее  и она, как и все, оказавшиеся там,  надела невидимую вуаль страха и веры в чудо.
Небольшая комната была наполнена женщинами и как следствие звуками. Женщина и звук – понятия тождественные. Ни один мужчина не сможет столь тонко и четко окрасить свою жизнь звуками и интонациями. Радость или скорбь, тревога или состояние эйфории приобретает особое звучание в устах женщины.
В этой комнате голоса были почти неразличимыми. Казалось, что говорит один человек, а  старые стены разносят его слова, многократно их приумножая. Но это было не так. Говорили все. Как будто друг с другом, но на самом деле только с собой. Говорили, несмотря на то, что даже сами себя порой не были готовы услышать. В этой комнате было три двери – в кабинет, на лестницу, ведущую на второй этаж, и домой, обратно туда, откуда пришли…У каждого было  три выхода, хотя многие присутствующие боялись даже мечтать хотя бы об одном.
Маленький кабинет с одним окном, выходящим на небольшой храм. Шесть крошечных столов, и шесть светящихся белых окошек рядом с ним – окошек для просмотра рентгеновских снимков. Шесть человек в белых халатах. Шесть надежд и двенадцать рук способных почувствовать то, что не сможет обнаружить рентген. Способных, но…
В этом кабинете нет ширм, нет перегородок.
В нем нет стеснений, нет  шанса на неловкость, нет возможности почувствовать себя…женщиной!
Кабинет, в котором наверняка было пролито бесконечное море слез. Место, в котором многие понимали, что дальше пути нет. Маленький клочок земли, с которого многие хотели исчезнуть, убежать, скрыться навсегда и ото всех и в тоже время место, где каждая ждала поддержки, понимания, соучастия.
Дождавшись своей очереди, она вошла в кабинет и тут же почувствовала себя чем угодно, но не человеком, не женщиной. Возможно, для сидящего за столом рядом со светящимся окном человека в белом халате она была рентгеновским снимком или стеклышком с пункцией, возможно галочкой в ежедневном отчете или одним из крестиков, за общее число которых в конце месяца дадут премию…но не человеком. Пуленепробиваемое безразличие, полное нежелание  на секунду скинуть с себя маску циника поразило ее. Неужели люди, являющиеся  последней надеждой для сотен женщин могут быть такими? Возможно ли, воспринимать уповающих на помощь просто плавно двигающимся по ленте конвейера «чем-то». «Чем-то» ежедневно приносящим белохалатному  человеку галочки и крестики?
Действо, проходящее в комнате, походило на медкомиссию для  будущих солдат на призывном пункте, на диспансеризацию в детском саду или на смотр евреев, впервые прибывших в один из концентрационных лагерей (простите за пафос). Четыре обнаженных женских тела, с руками, поднятыми и скрепленными за головой, стояли безмолвно каждая у своего столика  и всматривались в глаза человека в белом халате, стоявшего напротив. В глазах каждой их них, при желании можно было прочитать столько, сколько ни одна их них не смогла бы рассказать о себе и своей беде.
Люди в белых халатах, в большинстве случаев ничего не поясняя, доведенным до автоматизма движением заполняли крошечные бумажки и без промедлений отпускали зашедших к ним галочек или крестиков в кабинеты на втором этаже.
По такому же сценарию в кабинете  провела не более четырех минут  она. Вошла, разделась, подняла руки и скрепила их за головой, оделась, получила бумажку и вышла.
Из этого кабинета все выходили опустошенными, расстроенными и непонимающими что происходит и для чего их отправили дальше ходить по коридорам и продолжать слушать голоса уставших и почти потерявших надежду женщин. Надежду хотя бы на нормальное, человеческое отношение.
А возможно, так и было задумано? Кому нужны лишние разговоры? Зачем объяснять, успокаивать, разжевывать каждую деталь? Да и к чему все рассказывать какой-то галочке? Ведь никому нет дела до того, что твориться в ее душе.
Она вышла на улицу.
Прохладный московский воздух и все еще разговаривающие на птичьем языке таджикские рабочие вновь вернули ее в реальность. Она пошла дальше, ощущая себя человеком, Женщиной, достойной большего.

p.s. все события реальны. произошли со мной сегодня в  главном московском  онколого-маммологическом диспансере (Клиника женского здоровья) на Гончарной улице. мне в целом повезло – меня смотрела «знакомая знакомой знакомой», и мне удалось избежать очередей и многочасового ожидания приема у доктора. именно по этому я АБСОЛЮТНО объективна. сегодня я испытала шок от увиденного. не ходите туда лучше…